Старое фото

И вот только сейчас, когда все это у меня есть, я с горечью и сожалением осознал, чего мне не хватало все эти годы. Появилось понимание того, чего лишило меня, моих брата и сестер то далекое лихое время, когда жили наши деды – время голодного детства, репрессий, страшной и бесчеловечной войны. Не ощутили мы на себе тепло и ласку своих дедушек и бабушек, не пестовали они своих внуков. Нет даже фотографии деда Василия, пограничника Даурского отряда – репрессирован в 1929 году. Нет бабушки Оли и деда Вани, которые погибли в Отечественную войну, защищая нашу Родину.

Желая принять участие в движении «Бессмертный полк», я достал две единственные сохранившиеся фотографии маминых родителей и, глядя на них, решил рассказать об их, не побоюсь сказать, подвиге.

На одном маленьком, размером 3х2,5, фото – бабушка Оля перед уходом на фронт в военной форме. На другом, побольше, – бабушка Оля и ее муж, дед Иван, перед уходом деда на войну с финами. С фотографии, а на ней бабушке и деду всего 36 лет, на меня смотрят грустные глаза, в которых читается легкая растерянность и тревога.

Проводив мужа на финскую, бабушка Оля больше с ним не встретилась. С финской дед, не возвращаясь домой, попал уже на войну с фашистами. Получив в боях тяжелые ранения, в феврале 1942 года умер в госпитале. Больше о нем ничего не знаем.

Бабушка Оля, уйдя на фронт добровольцем, оставила свою дочь Катю (мою маму) на попечение своей матери, бабушке Тане. В 1942 году осенью бабушка Оля вернулась домой. Воронежская область, родом из которой являются мои родственники, была уже оккупирована немцами. Из сохранившегося письма маминого дяди Миши, свидетеля тех событий, узнали, что бабушка Оля была партизанкой. Ее и еще двоих партизан, Корнева и Пашинцева, выследила и сдала немцам односельчанка Агриппина Малых.

Зимой 1942 года пришли в дом немцы и в мороз раздетую и босую увели бабушку Олю в комендатуру, бросили в подвал. Родные попытались передать одежду арестованной, но их прогнали. В течение нескольких дней бабушку страшно пытали, и она, покалеченная и поруганная, 5 декабря умерла. Перед арестом бабушка успела сжечь все письма, фотографии и свой партийный билет. Арестованных же вместе с ней соратников Корнева и Пашинцева увезли в райцентр Острогожск и после пыток повесили. Трупы партизан висели больше недели, немцы не давали их снимать.

Немало довелось пережить в те страшные годы и моей маме, Екатерине Ивановне Злищевой (по мужу Хайдуковой). Когда началась война, ей было всего 13 лет. Столько же в то время было и ее дяде Мише. Мама рассказывала, что летом 1941 года в их село привозили много раненых красноармейцев. У них в селе Вересты в школе организовали госпиталь. Они, бывшие ученики, помогали раненым, подносили воду, стирали бинты. Было жаркое лето. Вокруг стоны, ругань бойцов, запах гнили, жужжащие и надоедливые мухи, кишащие в ранах бойцов черви. Был просто необъяснимый хаос и ужас.

Потом нагрянули немцы, был ожесточенный бой. Мама с бабушкой прятались в хате за русской печью, которая их и спасла. После боя хата была как решето, вся в дырах от пуль. На полу – крошка от печи и стен, в воздухе – пыль не продохнуть.

Вошедшие в село фашисты стали устанавливать свои порядки. Кое-кто из односельчан пошел к ним на службу. Особо жестоки были мадьяры, злые, ненавистные. Потребовал один такой рыжий здоровый мадьяр у тети Тани соломы, а она понять не может, чего он хочет – на его ломаном русском звучало как «сало». Тетя, оправдываясь, говорит: «Нет у нас сала!» В ответ – удар стеком по руке. Сломал, фашист, руку!

Мама вспоминала: «Гоняли нас детей, голодных и чумазых, под конвоем чистить от снега дороги. Руки у нас были обмороженные, в цыпках. Справедливости ради, среди немцев-конвоиров были и жалостливые. В основном, это уже пожилые, которые говорили нам, что у них тоже есть дети, что им нас жалко. Давали нам мыло, пытались угостить конфетой или шоколадом. Угощение брать боялись, думали, что отравлено. Боялись также, что отправят в Германию. Ходили в лохмотьях, в непри-глядном виде, намазав лицо сажей. Иногда нам, гонимым голодом, удавалось возле немецкой столовой разжиться картофельными очистками. Нередко получали от часового прикладом под зад. Страшно было, каждый день жизнь была на волоске. Живешь и не знаешь, что тебя ждет завтра. Еще эти продажные подкулачники не давали покоя. Один из таких сынков предателей из-за сигнальной ракеты, которую они с моим 12-летним двоюродным братом Женей нашли, зарезал его. А правду где найдешь? Не знаю, что было бы дальше, если бы нас не освободили. Под немцами были недолго. Когда нас освободили, жить было трудно, но уже не страшно. Молодость берет свое. Из парашютного шелка шили себе платья и кофты, красили добытыми из ракетниц красителями. Фасон одежды был однообразный. Да и цвет пошитого у всех одинаковый – красный да зеленый».

Коварство же фашистов ощущалось еще долго после их разгрома. Подрывались на минах люди, скот. Дети находили игрушки. Схватит, бывало, ее ребенок, а она шнурочком привязана к мине. Взрыв и нет жизни.

Учиться маме уже не пришлось, так и осталась с семью классами образования. В 1947 году после войны участвовала в расчистке Петропавловской крепости. В 48-ом, по плану переселения, их, молодых воронежцев – сирот, отправили в Забайкалье. В Чите распределили кого куда. Работала сначала на кирпичном заводе в поселке Кадала, после трудилась в аэропорту, занималась уборкой салонов самолетов. Вышла замуж и попала на родину мужа в Мангут. Работала до выхода на пенсию. Родила семерых детей, всех вырастила. Награждена орденом «Материнская слава» третьей степени и двумя медалями «Мать-героиня». Имеются юбилейные грамоты и благодарности.

Мамы в живых нет. Она ушла, оставив нам добрую память о себе и о своих родителях.